Читать книгу "Девушка в лабиринте  - Донато Карризи"

Парень, пряча глаза, пожал плечами.

А время бежало быстро, слишком быстро. Очень скоро Бруно придется уходить, если он не хочет оказаться в заведении в момент штурма.

– Как это ты ничего не помнишь? Ты хоть понимаешь, что полицейские от тебя не отцепятся? – Бруно видел, что парень все еще напуган. И не полиция внушает ему такой страх. На глазах у него показались слезы. Ужас, повторил про себя Дженко. Он должен понять, что произошло, – должен. – Тот человек был при оружии?

– Не знаю…

– Но у тебя-то было оружие, так? – Вывод сделать нетрудно, имея дело с браконьером.

– Ружье, – еле слышно произнес тот.

– Стало быть, в случае чего ты мог защищаться. Тогда почему удрал?

Парень замкнулся в упорном молчании.

Бруно посмотрел на часы. Десять минут почти истекли. Дольше оставаться небезопасно. Но нельзя и уйти, не выяснив все, что известно этому типу.

– Послушай: ты уже бросил бедную женщину, которая молила о помощи, и за одно это заслуживаешь того, чтобы гнить в тюрьме двадцать лет. Не повторяй ошибки… Думал очистить совесть анонимным телефонным звонком? Даже самый мерзкий из преступников никогда не забывает, что он – человек, а я тебя уверяю, что повидал многих таких. Возможно, я предлагаю тебе последний шанс все расставить по своим местам.

– Если я скажу тебе, ты не поверишь… – Юнец поднял на него умоляющий взгляд.

– Чему не поверю? Говори, черт… – Бруно начинал терять терпение – три минуты: дорога за окном все еще была пустынна.

– Он выбежал из леса. Я понял: он ищет женщину. Когда он тоже заметил нас, остановился.

– А потом?

– Потом – ничего, просто стоял. И смотрел на нас… У меня кровь застыла в жилах.

– Отчего?

– Оттого, что тот тип…

– Что – тот тип?

Но парень говорил обиняками.

– Я не мог об этом сказать по телефону экстренной службы, меня бы приняли за сумасшедшего и не пришли бы на помощь той женщине.

О чем он? Чего не мог сказать? Размышляя, каким способом выудить у парня информацию, Бруно краем глаза заметил черную машину, проехавшую мимо окон «Дюрана».

Полицейский фургон. Время вышло.

Дженко вскочил с места и рванулся к выходу. Собирался сунуть в карман справку и авторучку, но тут парень схватил его за руку.

– Ты пришел сюда, чтобы помочь мне? – Губы его дрожали.

– Нет, – сознался Бруно, до тех пор водивший беднягу за нос.

Разочарование и страх отразились на лице молодого браконьера, но Бруно он уже не интересовал. Глядя на дверь «Дюрана», он прикидывал, успеет ли добежать до нее, прежде чем свет в заведении внезапно погаснет и зазвенят разбитые стекла, предвещая взрыв свето-шумовой гранаты, ослепляющей и оглушающей: так силы особого назначения подавляют потенциального противника и нейтрализуют возможную угрозу.

– Это был кролик.

Бруно Дженко хотел уже вырваться, но помедлил.

– Что? – переспросил он, не веря своим ушам.

Тогда парень выхватил у него из рук справку и авторучку и принялся рисовать. Рисунок вышел приблизительный, почти детский. Потом дрожащей рукой вручил его Бруно. Тот вгляделся и остолбенел.

Там был человек с головой кролика и глазами в форме сердечек.

10

Доктор Грин склонился к ней и снял кислородную маску. Заглянул ей в лицо, улыбнулся:

– Ну как?

Ей было все еще трудно дышать самостоятельно.

– Легкие должны привыкнуть. – Он показал, что нужно делать, поднеся руки к груди.

В самом деле, с каждым вдохом становилось все легче.

– Спасибо, – проговорила она, потом повернулась к тумбочке.

Желтый телефон стоял на месте, аппарат ей не привиделся.

– Хочешь кому-то позвонить? – спросил Грин, заметив ее движение.

– А можно? – недоверчиво спросила она.

Доктор рассмеялся:

– Конечно можно, Саманта.

Тогда она попыталась приподняться.

– Давай я тебе помогу. – Грин взял ее за плечи, усадил и подложил под спину подушку. Потом поставил телефон ей на колени.

Саманта сняла трубку, поднесла к уху. Но ничего не услышала.

– Для внешнего звонка нужно нажать на девять, – объяснил доктор.

Она так и сделала: линия была свободна. Длинный гудок, приятный для слуха, вселил в душу радостный трепет: наконец-то на воле. Но, глянув на клавиатуру, она помрачнела.

– Что-то не так? – забеспокоился Грин.

– Я не помню ни одного номера.

– Это можно понять, – попробовал он утешить ее. – Прошло слишком много времени. Да и номера могли поменяться, правда?

Эта мысль принесла облегчение.

– Столько вещей случилось в мире, пока тебя не было, Саманта.

– Например?

– У тебя будет много времени для открытий, поверь. – Он поставил аппарат на место. – Телефон здесь, под рукой. Едва в голову придет какой-то номер, останется только набрать его.

Она кивнула, ей нравилось, как он все объяснял – очень вежливо, обходительно, стараясь ее успокоить.

– Они ведь тоже обо мне забыли, разве нет? – Она имела в виду родных и друзей, о которых и сама ничего не помнила.

– Ну, это для всех было нелегко, – заверил Грин, усаживаясь на свое место. – Со смертью можно смириться: через какое-то время боль сменяется воспоминанием. Но если не знать, что сталось с человеком, которого любишь, остается одно сомнение. И оно не оставляет тебя, пока ты не получишь ответ.

– Тогда почему мои родители не пришли сюда?

– Твой отец скоро прибудет. Он переехал, но его ищут, чтобы сообщить радостную весть. Что же до матери… – Грин помрачнел. – Мне очень жаль, Сэм, но твоя мать скончалась шесть лет назад.

Она должна была огорчиться. Ведь так бывает с дочерью, когда ей сообщают, что ее матери больше нет? Но она не почувствовала ничего.

– Что ж, ладно, – услышала она свой ответ, холодный и трезвый, которым словно давала понять, что ей в глубине души вовсе не нужно смиряться со смертью женщины, давшей ей жизнь, ведь она уже приняла это как свершившийся факт.

– Когда память вернется, придет и боль, вместе с воспоминаниями, – утешил ее доктор.

– Может, лучше не надо? Вы говорите так, будто подобные вещи пойдут мне на пользу.

– Никому из нас не дано избежать страдания, Сэм. Это было бы неправильно.

– Вам не кажется, что я уже достаточно настрадалась?! – На нее вдруг накатила ярость. – Что вы об этом знаете? Что вам известно об этом, а? У вас, наверное, прекрасная семья, жена, дети. А у меня? У меня украли пятнадцать лет. Хуже: кто-то забрал себе часть того, что во мне было.